В поисках своего Бога 

Первый в Эстонии русскоязычный пастор лютеранского Александровского собора Нарвы Олег Севастьянов, совершающий с недавнего времени богослужения и в таллиннской церкви Каарли, – человек уникальный во всех отношениях.

Светлана Логинова
svetlanalo@dzd.ee

Он эрудит, блестящий оратор и отличный собеседник, талантливый писатель, поэт и сценарист, известный в 1970-е по телепередаче «Спокойной ночи, малыши». Он – друг Юрия Куклачева и покойного ныне актера Анатолия Солоницына, хороший знакомый Александра Абдулова, Олега Табакова и Олега Ефремова. И, наконец, последователь духовного учения отца Александра Меня, зверски убитого в начале 90-х.

Атеиста спасла молитва

Жизнь родившегося в Ашхабаде в русско-немецкой семье Олега полна яркими событиями и крутыми поворотами. Наверное, потому, что в нем течет кровь его беспокойных и талантливых предков по материнской линии, которых Олег хорошо знает вплоть до четвертого колена. Его прадед – инженер-пиротехник при дворе кайзера – эмигрировал в Россию в возрасте 68 лет. Он бежал из Германии, чтобы сохранить себе жизнь, потому что во время одного из пышных дворцовых празднеств случился пожар. Россия приняла беглеца радушно и выделила ему в Казани на Арском поле надел. В честь этого места прадед сделал добавление к свой фамилии, и все потомки впоследствии стали носить фамилию Гизлер-Арские. Во время гонений на немцев при Александре III семья была выслана в Среднюю Азию. Там и родилась мать Олега. До самой войны – Второй мировой – дома говорили по-немецки.

Родной дед по материнской линии писал картины, сочинял музыку, а брат деда был ведущим солистом Ташкентского оперного театра, пел партии Евгения Онегина и Фигаро. В 1935 году его арестовали за анекдот. В тюрьме с двоюродным дедом Олега произошел странный случай, который наложил отпечаток на всю его оставшуюся жизнь. Оперного певца, освоившего в предварительном заключении, тюремную «морзянку», приговорили к расстрелу и бросили в одиночную камеру. В ночь перед казнью он стал перестукиваться с другим заключенным, который оказался священником. Тот простучал ему, в то время абсолютному атеисту, молитву, и всю ночь перед казнью обреченный читал ее, а наутро узнал, что «вышку» заменили на 25 лет лагерей. В 1953 году певец был освобожден, но уже не смог вернуться в театр и до конца своих дней работал зубным техником – эту специальность он приобрел в лагере.

Рука ангела

В такой семье не мог родиться бездарный ребенок. Олег уже с шести лет стал участвовать в любительских спектаклях, в семь играл в профессиональном театре детские роли, а в 12 стал ведущим одной из телепередач на Ашхабадском телевидении. И, естественно, мечтал о МХАТе, куда поехал поступать после школы и... с треском провалился. С горя поступил в Московское училище циркового и эстрадного искусства, где двумя курсами старше учился Геннадий Хазанов. Но близким другом Олегу стал не известный юморист, а однокурсник, ныне – руководитель театра кошек Юрий Куклачев, который звонит Севастьянову даже когда гастролирует по Америке.

Мечта о МХАТе со временем осуществилась. Потом – ЛЕНКОМ, куда Олега приняли сразу после учебы. О театральном прошлом Олег вспоминает с грустью: «Театр – это большая мясорубка человеческих судеб… Многие талантливые актеры теряют себя, спиваются, скатываются на самое дно жизни».

Через четыре года актерства Олег решил расстаться с ЛЕНКОМом: «В то время я жил в общежитии в одной комнате с Толей Солоницыным, который уже снимался у Тарковского. Великий постановщик «Андрея Рублева», человек ищущий, интересовался таинственными явлениями и нас с Толей увлек этим».

Бог тоже был для Олега тайной: «О Боге я, крещеный бабушкой в православной церкви Ашхабада (другой в то время в городе просто не было), помнил всегда, в церковь ходил с 1967 года. А уж когда работал в театре, то по возможности старался каждый день заходить в Елоховский собор».

При этом, признается Олег, он не понимал иконной живописи. Но однажды увидел в музее Андрея Рублева копию фрески и почувствовал, что прикоснулся в какой-то тайне. Фреска, изображавшая ангела и человека, завораживала. «Я, – вспоминает Олег, – был настолько поражен большим ангелом, ведущим за руку маленького человечка, что сам собой возник вопрос: „В какого Бога мы верим?” После этого мои друзья нашли мне Евангелие 1914 года, которое я стал читать сначала просто как книгу мудрых мыслей, а потом вдруг осознал, что в театре я пропадаю. И ушел...»

В никуда. Появилось чувство свободы. Олег думал, что жизнь его должна измениться, но время шло, а перемен не было. Через месяц эйфория растаяла словно дым... Чтобы прокормить себя, он начал писать сценарии для популярной детской телепередачи «Спокойной ночи, малыши». Миллионы ребятишек каждый вечер ждали встречи с Хрюшей и Степашкой на голубом экране, а Олег был самым высокооплачиваемым сценаристом на телевидении. Сочинял для детворы стихи и сказки, водил экскурсии в музее Чехова. Но душа стремилась к иному.

«Мне очень не хватает Александра Меня»

Через знакомых в артистической среде Олег достал телефон известного православного священника – отца Александра Меня из подмосковной Новой деревни. До этого Олег уже читал книги Меня, слушал его передачи по «Голосу Америки» и радио «Свобода». Почему на «вражеских волнах»? Диссидентство? «Нет, – отвечает Олег, – не забывайте, что это были семидесятые – проповеди в церквах не разрешались…»

Рассказывая об этом удивительном человеке, Олег вспоминает: «Отец Александр мог найти путь к сердцу каждого человека и удивительно ненавязчиво подвести его к встрече с Тайной. И получалось так – человек сам принял решение. Вероятно поэтому в церкви, где служил Мень, всегда было много прихожан и... сотрудников КГБ. Но отец Александр, чтобы мы, молодые и неопытные, не попали на заметку людям в штатском, умел заранее предупредить нас об их присутствии. Делал он это очень осторожно и деликатно. Например, выходил из алтаря и, проходя мимо нас, мельком бросал: «У меня гости». Мень брал на себя бремя наших проблем, а сам никогда не рассказывал о своих. А потом его зверски убили. Мне до сих пор его очень не хватает...» Олег Севастьянов признался, что при поворотных моментах в жизни Александр Мень обязательно является к нему в сновидениях: «Я знаю – это ангел в его образе».

Но главное, как считает Олег, Александр Мень был открыт для всех конфессий. «Духовный поиск, – говорил отец Александр – это не грех». Но чем же Олега, трижды за 13 лет после встречи с Александром Менем доходившего до рукоположения в православные священники, так увлекло лютеранство? «Сложно сказать, – отвечает пастор. – Какой-то личный внутренний барьер не пускал меня сделать решительный шаг в лоно православия… Ответ я прочел спустя двадцать лет в „Дневнике” отца Александра Шмемана, который сказал, что православие – это какое-то сплошное упоение музыкой форм – богослужебных, словесных, духовных… Достаточно все это попытаться оторвать от формы, хотя бы для того, чтобы прорваться к содержанию, и ничего не остается. Оказывается, только форма-то и чаровала».

Но почему Олег выбрал именно лютеранство, а не другую конфессию или, скажем, секту? «Нет, – тихо, но твердо отвечает он, – само общение с отцом Александром не могло позволить этого сделать». Ко всякого рода сектантству он относится скептически, если не сказать негативно: «В любой секте существует дух закрытости, а это неестественно для христианства. Секта всегда претендует на монополию истины. Она как бы замкнута в своей скорлупе „избранности”. В ней царствует своего рода фарисейский дух. Меня всегда настораживают заявления членов подобных организаций об их „безусловном крещении и исполнении „святым духом”. Кроме того, истинное христианство всегда открыто для диалога (признак смирения), а признак секты – абсолютная закрытость и агрессивное навязывание только своего мнения».

Один раз Олег Севастьянов случайно зашел в лютеранскую церковь и понял: это то, что он искал, к чему стремился. Нет пышности, которая угнетала его сознание в православных храмах. Он стал одним из тех, кто возрождал лютеранскую церковь в России. Время было сложное – начало 90-х, и лютеранские традиции и приходы стали возрождаться на основе немецкого и ингерманландско-финского культурного обществ. Олег принял активное участие в создании действующего и поныне московского прихода Святой Троицы. Он вспоминает, как пожилые люди, прошедшие застенки и кошмар сталинских лагерей, признавались ему, пастору, что только вера помогла им вынести нечеловеческие страдания в те страшные годы. Пастору пришлось, наряду с богослужениями, заниматься и административными проблемами – руководить реставрацией церкви на кладбище в Лефортово.

Россия, Америка и Эстония...

Затем – службы для русскоязычных эмигрантов в Турку и в Хельсинки. Но знаний не хватало. Постигать новое – значит, серьезно учиться. Десять лет назад он поехал вместе с женой и крошкой-дочерью в Америку, в духовную академию в Форт-Уэйне (штат Индиана), где был открыт специальный курс для священнослужителей из России.

Через два с половиной года Олег получил степень магистра богословия и вернулся в Россию. Служил сначала под Санкт-Петербургом, затем в Москве, занимался миссионерской деятельностью, консультировал начинающих священников. Читал лекции в Саратовском государственном университете. А затем написал проект, поддержанный Церковью Эстонии, Церковью Ингрии и Миссурийской лютеранской церковью. Так он оказался в стране, в которую, по его собственному признанию, влюбился давно и бесповоротно.

Но говоря о нашем государстве, Олег Севастьянов не устает удивляться бездуховности его жителей: «Эстония, согласно статистике, по своему безразличному отношению к церкви стоит в Европе на первом месте. Если говорить о трудностях работы лютеранской церкви среди русскоязычного населения, то их, пожалуй, две, вытекающие одна из другой. Первая – непросвещенность. Выражается она в так называемом „исламском синдроме”. То есть, если ты родился от мусульманина, да еще и в мусульманской стране, то обязан быть мусульманином. Такой подход к вероисповеданию бытует в наши дни и среди русскоязычных: если ты говоришь по-русски, значит, должен быть православным. Причем под православием зачастую понимается не суть вероисповедания, а народное благочестие, соблюдение обрядов, ярко выражающее себя в идолопоклонстве».

«Вторая трудность, – говорит пастор, – „духовная дремучесть”. Мне люди говорят, что не могут прийти в лютеранскую церковь, потому что они – православные, а моему знакомому православному священнику заявляют: «Мы – лютеране». Проблема в том, что в Эстонии очень много смешанных русскоязычных семей. В большинстве таких семей в той или иной степени вы встретите эстонские, финские или немецкие корни».

Вместе мы справимся!

«Да что об этом говорить, – сокрушается пастор, – если и в России почти такая же ситуация. Там почти никто не знает, что до революции единая Евангелическая Лютеранская Церковь была второй по величине конфессией, основной сферой деятельности которой были образование и медицина. Указа о закрытии Лютеранской Церкви, как, например, о закрытии Православной и Католической Церквей, в 30-х годах не было, Сталин уничтожил Евангелическую Лютеранскую Церковь в буквальном смысле физически...»

Но отец Олег твердо верит, что ему и другим священникам удастся донести до людей глубокий опыт подвижников веры и духовные ориентиры. Для этого он несет людям слово Божие не только в храме, но и на радиоволнах тартуского Pereraadio, где ведет цикл передач «На том стою», и нарвского радио, когда обращается к пастве перед христианскими праздниками. А еще посещает Нарвский реабилитационный центр. Олег Севастьянов считает, что долг священника – в каждом из нас поддерживать пламень – человеческий дух: «В самом тяжелом, казалось бы, безнадежном положении, долг священника в том, чтобы протянуть руку помощи и сказать: я с тобой, вместе мы справимся!»

Фото: Светлана Логинова
Пастор Олег Севастьянов нашел своего Бога

Источник: http://www.dzd.ee/

Комментарии

1. С уважением к лютеранским пасторам, надо бы журналистам знать лютеранство. -   Гость
2009-08-06 в 11:26